Для поднятия настроения.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД
В один из леспромхозов Карелии ежегодно на заработки приезжают рабочие с берегов Днепра. Местные их называют «хохлами» без всякого злого умысла и желания обидеть. Наоборот, в лесных поселках не единыжды подмечено, что те, кого называют «хохлами» - люди основательные, умеют и любят хорошо работать, не пропивают последнее и чуть что, не рвут рубаху на груди, как это умеют «геройски» делать многие местные ухари.
Мужики с украинских сел приезжают на сезон, как сами говорят, заработать «трудаки», чтобы потом у себя в колхозе получить «лис». А что такое строевой «лис» среди украинских степей, наслышаны все, объяснять никому не надо.
Но продолжим рассказ.
В тот день Перепечко, работавший много лет директором леспромхоза, задержался в конторе дольше обычного и поздние весенние сумерки все плотнее наполняли кабинет, подсказывая хозяину, что пора бы уже и закругляться.
Так, видимо, и произошло бы. Но в это время в коридоре послышались какие-то шаги. По времени это могла быть истопница, но нет, не похоже: она ведет себя по-хозяйски с шумом и стуком, чтоб было слышно ее усердие и старание.
Перепечко, продолжая читать, прислушивался, пытаясь угадать: кого это так поздно занесло в контору?
Наконец, после некоторого молчания раздались приглушенные голоса и очень слабый стук в дверь, будто и стучали, и извинялись одновременно.
- Кто там? - спросил Перепечко. - Входите смелее, чего вы там топчетесь?
Робко отворилась дверь и в кабинет вошло пятеро сезонных рабочих, приехавших из разных колхозов Житомирской области.
- Ну шо у вас там, хлопцы? На украинский манер спросил Перепечко, откладывая в сторону журнал со сводкой по вывозке леса.
В ответ молчание. Стоят у двери, сопят, головы не поднимают и молчат, точь-в-точь как некрасовские мужики у парадного подъезда.
- Хлопцы, я вас спрашиваю, что случилось? Сидайтэ и рассказывайте.
Мужики сели, но ни слова. Снова молчат.
Петро, не выдержал Перепечко, собирая со стола бумаги, или будете говорить, или я закрываю контору и пошли по домам.
-Мы пришли, шо б вы нас пробачыли,- выдавил наконец из себя Петро и первый раз поднял глаза.
- За что же это я вас должен прощать?
- Мыколай Спырыдонович, мы вас одурилы, а тэпэр едэмо до дому, а на душе грэх. Вы нас, Мыколай Спырыдонович, пробачтэ (извините).
- Какой грех? Давайте все по порядку.
- Помните, - оживились мужики, - у нас на нижнем складе конфликт из-за кубатуры был?
- Помню. Это когда профком подключали и перемеряли штабеля?
-Во, во, Мыколай Спырыдонович. Мы тоды говорилы, шо бильш зробылы, а начальник гнув свое.
- Ладно, так в чем же ваш грех?
- Мыколай Спырыдонович, вы помните, кто с мерной вилкой по штабелям лазил?
Перепечко на секунду задумался и уверенно сказал: - Вы.
- Ну, так вот, мы змэрим и бачымо, что аккурат на 24 см. кругляк, а вам крычим, что аж на 32!
Только сумерки, еще больше уплотнившиеся к тому времени, спасли директора: не легко было разглядеть, как начали розоветь его уши на фоне седых висков. Правда, и мужики не смели на него смотреть, сидели опустив глаза, продолжая изучать замысловатые дыры в старом престаром линолеуме, будто за этим только и пришли.
Но не зря Перепечко столько лет отработал в лесу. Это такой университет, что никакой МГУ не сравниться! Жизнь не раз загоняла его в безнадежные ситуации и всегда находился тот единственный выход, спасавший положение.
Перепечко встал, подошел к мужикам и веселым беззаботным тоном сказал:
- Хлопцы, едтэ спокойно до дому. Ни якого грэха у вас тоды не було.
- Як это не було, вскинулись мужики.
- Вы замеряли, это точно. Ну, а кто записывал?
- Вы, Мыколай Спырыдоновочи, мы помнимо.
- Так вот, вы меряли на 24, мне кричали 32, а я... я записывал на 20!
Так что, хлопцы, это мне нужно перед вами повиниться и просить, чтоб вы меня пробачылы!
Мужики сидели далеко от окна у самой двери, но даже в этом полутемном уголке было видно, как начали изменяться их физиономии, отражая всю сумятицу в их головах, вызванную невероятным сообщением того, кого они только что считали таким наивным и обманутым.
Мужики искали в лице Перепечко хоть какое-то подтверждение тому, что он шутит, что не могли они так вот запросто облопошиться. Но лицо директора было совершенно серьезно.
А то, что его глаза переполнялись смехом, так этого заметить уже было нельзя: в кабинете почти стемнело.